Интервью с Абэ Шиханом

Сенсей Футаки начал заниматься айкидо, когда ему было около 60 лет, и О’Сенсей его очень уважал. Ему самому тогда было 65 лет, а мне 25. У сенсея Футаки было очень хорошее здоровье. Я вспоминаю практику мисоги в 1941 году. Практики очищения требовали, чтобы мы ели три раза в день (всего за день 4 чашки жидкой каши из коричневого риса) и принимали холодный душ для удаления грязи тела и души. Мы стремились достичь состояния «чинкон» (спокойствия души). В середине изматывающей недели у нас было какое-то мероприятие. И тогда какой-то сенсей встал и сказал: «У вас, молодых, теперь нет дисциплины…». Потом он продолжал: «Пусть сюда выйдет любой из вас, молодых парней, который думает, что может со мной справиться». Трое из присутствующих протолкались вперед и немедленно его атаковали. Не знаю, как это случилось, но они оказались лежащими на земле. После этого они взяли дзё, и им было разрешено подходить абсолютно с любой стороны… На сей раз они думали, что этот старый дед слишком много себе позволяет. И снова они непостижимым образом полетели в воздух. На всех эта удивительная техника произвела сильное впечатление. Все мы были страшно удивлены.Позже нам рассказали, что какой-то удивительный человек по имени Морихей Уесиба преподает что-то под названием «Уесиба Рю Тайдзюцу», и что если мы встретим человека с этим именем, нам надо обязательно изучить его искусство. Все это было в 1941 году. Я подумал, что на самом деле попробовал бы поучиться, но тогда никто не имел ни малейшего понятия, где находится это Морихей Уесиба. Я встретил сенсея Уесибу у сенсея Бансен Танака в додзё в Осаке. Я тогда не знал, что была церемония открытия додзё. Я просто проходил мимо, и вдруг заметил написанные слова «Морихей Уесиба». Наверное, это Морихей Уесиба каким-то мистическим образом руководил мной. Так или иначе, но я вошел внутрь. И только тут я понял, что додзё было открыто вчера и что демонстрацию в обществе мисоги давал именно Морихей Уесиба. Когда я рассказал это, меня тут же провели наверх. Я спросил Морихея Уесибу: «Где вы научились этому удивительному будо?» Он ответил: «Через мисоги». Я занимался мисоги с 1941 года, и когда я услышал, что айкидо вышло из мисоги, все для меня сошлось воедино, и тогда я решил, что должен посвятить себя изучению айкидо и остаться с О’Сенсеем до самого конца. Сенсей рассказал мне о мисоги, которым он занимался на Хоккайдо в качестве пионера-поселенца в деревне Хиратаки: «Я выполнял мисоги зимой, среди снегов, даже если на реке был лед 20 или 30 сантиметров. Чинкон я тоже выполнял на снегу. Каждое утро я приходил к реке и большим черпаком набирал воду, поэтому хотя везде вокруг лед был толстый, в том месте, где я совершал мисоги, он был тоньше». От одних его слов у меня по коже ползли мурашки. Так что О’Сенсей занимался мисоги еще до того, как погрузился в религию Омото. Интересно, когда впервые он обратился к мисоги?

После всем известного мисоги О‘Сенсея я время от времени бывал с ним, но ничего точно о том мисоги не слышал. Как-то О’Сенсея и меня пригласили к синтоистскому священнику, который жил за городом Йоккайчи глубоко в горах. Когда О’Сенсей умер, этот священник стал киоси (лицензированным инструктором). Как бы то ни было, там есть водопад, и я до сих пор храню фотографию О’Сенсея, выполняющего чинкон под водопадом. Поскольку там он обнажен, я не выставляю это фото напоказ, а держу его в темном углу (смеется).

  - Тогда О’Сенсею было 75 лет?

- Да, и у него было прекрасное здоровье. Тело его было гибким, как будто ему было 17 или 18 лет. Но уже тогда он постепенно терял вес и жаловался, как сильно слабеют его мускулы. Однако когда он направлял в них Ки, они становились твердыми, как камень.

  - Как вы думаете, велика ли разница между техниками того периода и в последние годы жизни О’Сенсея?

- Что касается техник айкидо, которое он практиковал в последние годы, то их могли выполнять даже молодые девушки, пожилые люди и дети. В этом - большая разница. Наверное, вы могли бы сказать, что тренировки были другими с точки зрения их жесткости. Перед войной техники были жесткие и жестокие в отличие от современных, в которых мы явно заботимся о партнере. Но в этих мощных техниках – во всяком случае, в техниках в исполнении О’Сенсея – присутствовало что-то большее, чем сила разрушения. То, что он демонстрировал, было воплощением высших техник на уровне сатори, которые передавали силу жизни и его партнеру. Я думаю, что это действительно что-то замечательное.

Мне кажется, что причиной такой популярности айкидо сегодня является не то, что оно представляет собой какой-то вид боевого искусства. Оно идет дальше. Оно дает жизнь. По сути айкидо есть гармоничное объединение с великой Вселенной, и это действительно прекрасно.

- В какой степени религия Омото повлияла на О’Сенсея?  

- Вы имеете в виду религиозное влияние Омото? Сложно сказать. С этой стороны на него сильнее всего повлияла концепция котодама и Кодзики. Замечательный труд Кодзики и созданные О’Сенсеем техники были неразрывно связаны. Когда О’Сенсей говорил о Кодзики, он не говорил буквально и не употреблял научные термины. Он полагал, что Кодзики нужно рассматривать с точки зрения котодама (науки о внутренней энергии произносимых слов).  

Когда я впервые разговаривал с сенсеем Сигалом, мы обсуждали Кодзики. Он задавал мне разные вопросы, затрагивающие очень важные моменты в Кодзики – вопросы, которые большинство японцев не задают, потому что не так много знают, чтобы это спрашивать. Я уважаю его за это. Думаю, что если бы кто-то продвинулся в направлении этих мыслей дальше, он связал бы себя с Омото.

- Разумеется, эти концепции в айкидо очень важны, но те, кто занимается айкидо на Западе, едва ли знают о них из первоисточников. Означает ли это, что заниматься истинным айкидо для них невозможно?  

- Думаю, дело не в этом. В айкидо нет разницы, являешься ты японцем или нет. Просто глубже и глубже погружаясь в айкидо, вы естественным образом столкнетесь с чем-то из области Кодзики и из области котодама. В другом, более широком смысле можно сказать, что Омото – не единственная религия, а котодама преподобного Дегучи – не единственная котодама. Это означает также то, что когда мы едем в Европу, мы находим там Библию, а в Индии мы встречаем буддизм и т.д. Но христиане мы, буддисты или кто-то еще, по сути у нас одна цель. В Кодзики есть выражение «Аменоминакануси Омиками». Это означает «стать единым с Великой Вселенной». Это та же цель, просто она выражена другими словами. Если вы говорите об Японии, вам нужно обратиться к Кодзики. Если вы по воле судьбы не являетесь японцем, для вас достаточно, если за пределами физических техник у вас в душе существует какое-то духовное измерение. И если вы включили его в свои тренировки, тогда то, чем вы занимаетесь, принадлежит айкидо. Глубокое погружение в будо, которое мы получили в наследство от О’Сенсея, в конце концов приводит к сфере религии.  

Лично я занимаюсь также каллиграфией. Когда впервые художественная красота и религия оказались в моей душе связанными воедино, я почувствовал, что получил в дар некое понимание того, что есть человек в этом мире. Разве вы не согласны с тем, что даже если кто-то не может прочитать какой-то иероглиф, что-то в его сердце все равно отзовется? Это – кокью. Это – Ки.

- По-видимому, вы очень хорошо знаете то, что имеет отношение к О’Сенсею.Может быть, вы расскажите нам что-нибудь о нем самом?  

  - Рассказать можно очень много (смеется). В течение двадцати лет одну неделю в месяц я проводил с О’Сенсеем. Но есть одна особенно интересная история о нем… Однажды во время демонстрации сенсей Казуо Чиба атаковал сенсея деревянным мечом и сильно ударил его по голове. Я ожидал, что от такого удара его голова расколется, а из раны хлынет кровь. Однако О’Сенсей остался невредим. А ведь у него была почти лысая голова, а у сенсея Чиба – сильные руки. Я уверен, что если бы на месте О‘Сенсея был обычный человек, последствия удара были бы ужасными. Все это мероприятие мы записывали. Обычно О’Сенсею не нравилось, когда записывают его голос, поэтому микрофон был хорошо спрятан (смеется). Та демонстрация проводилась для компании Сумитомо, и это происшествие наблюдали очень важные и известные люди. БАХ! Стало очень шумно, и все соскочили со своих мест. Но О’Сенсей был очень спокоен и бесстрастно заметил: «Даже настоящий меч не мог бы разрубить мою голову».   Интересно и то, с какой скоростью передвигался О’Сенсей. Те. из нас, кто нес за ним его багаж или еще что-то, едва за ним успевали. Это было что-то мистическое – он двигался так, как если бы был уверен в том, что умеет летать.   Ах да, был еще один необъяснимый случай. Это было в те времена, когда аварии транспорта на дорогах не были еще такой серьезной проблемой, как сейчас. Вы помните старые трамваи? Сейчас, с появлением метрополитена в Осаке, они, разумеется, исчезли. В общем, О’Сенсей, еще один человек и я сели в автомобиль и по дороге столкнулись с одним из этих трамваев. В подобных случаях автомобиль обычно переворачивается, а пассажиры получают серьезные травмы и могут даже погибнуть. В нашем случае, однако, автомобиль подбросило высоко в воздух, он перевернулся и упал на землю. В тот момент, когда автомобиль столкнулся с трамваем, О’Сенсей призвал на помощь Ки и выполнил чинкон. Все стекла вдребезги разбились. После столкновения трамвай остановился, и мы выбрались из искореженной машины и вытолкали ее с проезжей части, чтобы освободить дорогу транспорту. Потом мы сели в другой автомобиль и поехали дальше в додзё – на стадион Осака. Пока мы ехали туда, я ничего не чувствовал, но из додзё мне пришлось отправиться в больницу, где мне сказали, что я получил серьезные травмы и должен буду лечиться целый месяц. На О’Сенсее не было ни царапины.

  - Я слышал, что в 1954 году О‘Сенсей начал изучать каллиграфию?

  - Да, это верно. О’Сенсей говорил: «В искусстве каллиграфии, когда ты завершил работу, у вас в руках остается что-то осязаемое. В айкидо, напротив, я могу только передать суть его тому, кто понимает, что такое Ки. В сёдо я неожиданно открыл для себя удивительную вещь». Он говорил именно это и занимался каллиграфией очень усердно. Он мог увидеть что-то один раз, а затем написать это по интуиции или по впечатлению, которое это на него производило. Когда он видел. что я что-то пишу, он часто говорил: «Как замечательно! Я бы тоже хотел это написать». Мне даже не нужно было говорить, что в искусстве каллиграфии является основным - просто взглянув на рисунок, он сразу схватывал его суть. Например, когда он писал слово «айкидо» или что-то еще, он просто бросал короткий взгляд на слово и мог немедленно его воспроизвести. Но он не следовал слепо моему стилю. Нет – он просто смотрел, и в нем просыпалась интуиция, и он воплощал ее с помощью своего кокью (дыхания). В каллиграфических работах О’Сенсея воплощена Великая Вселенная – да, именно сама Вселенная – и сам О’Сенсей. Эти работы будут жить и волновать всегда.

  - Сенсей Абэ, а когда впервые взяли в руки кисть вы?

  - Это случилось намного раньше, чем я начал практиковать мисоги. Когда я обнаружил, что сёдо не открывает мне Путь, я очень расстроился. В то трудное для меня время я узнал о мисоги. Я постиг, каким должно быть сёдо, на самом деле там, у сенсея Футадаки. И сейчас, когда я обучаю каллиграфии, я начинаю с кокью (дыхания) – так, как если бы я преподавал айкидо.   Разумеется, тем, кто преподает айкидо, нет необходимости знать сёдо – это ясно хотя бы на примере О’Сенсея. Будет вполне достаточно, если вы будете писать в согласии с кокью (ритмом дыхания) своё собственное айки. Это то, что вы можете передать другим. Когда вы на уроке, вам лучше сидеть спокойно и наблюдать. Это будет настоящим сёдо, потому что это будет кокью. Современное сёдо сейчас выродилось в изображение – просто изображение, сделанное кистью, работу рук без следа духа. Смысл истинной японской каллиграфии утерян. Какой позор!

  - Какое-то время вы жили вместе с О’Сенсеем. Не можете ли вы рассказать немного об этом периоде его жизни?

  - Расскажу об утреннем времени. Утро наступало так рано… Прежде всего он выполнял мисоги (очищение) водой, затем читал молитвы в синтоистском храме, за ними следовал чинкон и другие ритуалы. Все вместе это занимало чуть больше часа и было обязательной частью распорядка дня. По этой причине мы могли спать только часа по три. Летом О‘Сенсей поднимался с первыми проблесками восхода – приблизительно в четыре часа. Это означало, что я должен был встать на полчаса раньше, совершить мисоги, надеть кейко-ги (форму для тренировок), сесть в сейдза и ждать, не нужно ли сделать что-нибудь для О’Сенсея. Зимой, когда рассвет наступал позже, я мог спать часов по пять.   Вечером О‘Сенсей уходил спать довольно рано. После того, как он укладывался в постель, я часто читал ему книги. Иногда мне приходилось читать ему журналы или беллетристику. Когда я добирался до сцен, описывающих сражение на мечах, О‘Сенсей вскакивал и начинал изображать эту сцену, приговаривая: «Эта техника работает так…». Так что эти часы после ухода в спальню О‘Сенсей проводил с удовольствием, мог расслабиться и отдохнуть. Днем же были трудные отрывки из Кодзики или лекции о котодама. Не важно, о чем я спрашивал – он мог дать ответ на любой вопрос. Он на самом деле глубоко знал и понимал Кодзики. А я не понимал айкидо О‘Сенсея, если терял в весе!. Это было моей странной особенностью. Когда в Хомбу мне сообщали, что О’Сенсей собирается приехать в такой-то день, я начинал худеть (смеется). Ну, а если я вдруг сохранял свой привычный вес, оказывалось, что я ничего не могут понять из того, что он рассказывает или о чем думает. Из-за этого я худел килограмма на два-три – и тогда видел, как все интересно. И к тому же циркуляция крови у меня улучшалась. Я считаю, что это было результатом невидимого влияния Ки О’Сенсея.   Еще я вспоминаю, как О’Сенсей забирался в о-фуро (ванну). Нам нужно было эту ванну готовить и наливать в нее определенное количество воды определенной температуры. Однако до тех пор, пока О’Сенсей не принял ванну, никому из учидеси не разрешалось прикасаться к воде в ванне. Все необходимые приготовления и регулировка температуры должны были выполняться с помощью ковшика с короткой ручкой. Однажды кто-то по какой-то причине засунул руку прямо в ванну. О’Сенсей сразу это понял и заревел: «Кто лазил в ванну?» Дело в том. что когда проверяешь температуру рукой, горячая вода растворяет жир с ладоней. У О’Сенсея была настолько развита чувствительность, что он замечал даже это. Наверное, именно такая высокая чувствительность называется кан (что-то вроде шестого чувства). Было еще много других малозаметных причин, осложнявших жизнь учидеси, и я думаю, что это было Ки настоящего О‘Сенсея. Это не та Ки, которую мы находим в айкидо, это – человеческая Ки, которую можно понять телом. И, в конце концов, права старая пословица: «Будо начинается с вежливости (поклона) и заканчивается вежливостью (поклоном)» Основное в учении О’Сенсея - правильный этикет. Но это такая вещь, которой никого нельзя научить только с помощью слов. Понимание этикета должно прийти через шестое чувство или как некий рефлекс – а этому учит ежедневная жизнь. И это удивительно и прекрасно.

Среди моих работ есть собрание дока (Песен Пути) О’Сенсея, которые я разделил на довоенные и послевоенные. Анализируя их, я сделал попытку хоть немного понять, каким айкидо было до войны и каким оно стало после поражения в этой войне. Мне кажется, что если прочитать все очень внимательно, можно понять, что думал об айкидо О’Сенсей. Дока помогут нам уловить изменения, которые произошли в предвоенном Айкибудо и трансформировали его в современное айкидо – от некоего хиссатсу (смерти) до положения «будо есть любовь». Мне хотелось бы, чтобы кто-нибудь перевел их на английский язык, чтобы все занимающиеся айкидо могли их прочитать, хотя я думаю, что перевод этих дока необычайно труден.

  Перевод Елены Петровой.